Эпилог.
То крыльев размах подпирал облака,
То в подвале земном с бутылкой не раз
Я пробовал горечь под звон кулака,
И драил лицо от несказанных…Эпилог.
То крыльев размах подпирал облака,
То в подвале земном с бутылкой не раз
Я пробовал горечь под звон кулака,
И драил лицо от несказанных фраз.
И спал я под грохот стихийных машин,
Но в пляске с планетой меня укачало.
Вкушая итоги, не зная причин,
Я рвал все концы, не зная начала.
Вступление.
Коль мир — океан, мы все — судёнышки,
Кто больше, кто меньше, но все как есть,
Кто-то причалил, а кто по ветру легонький,
За рейсом у третьих следует рейс.
Моя шкалапетра, ни много ни мало,
Смешная, с пробоиной в левом боку.
Бывало такое — паруса надувало!
Бывало, что с веслами танец в поту.
Штормило бывало, неделю трясло!
Черпал я ковшами, черпал от души,
Спал стоя, стеная, держась за весло,
И жаром дышал, пойди — подыши!
Теперь же, конечно, другие заботы,
Всё больше по ветру, не ныряя под грот,
Прибавилось явно матросам работы —
Ветшает корытце от года да в год.
Но время бывало — нутро рвалось на волю!
И совесть за страхом укрывалась порой!
Нам ветра дай — мы и по полю
Вели бы шхуну на убой!
Последние дни путешествия.
По столу кулаком и воля столбом!
Я снова взбираюсь на мачту, трубя,
Что вот она суша, в тумане ночном!
И врал я, и маяли черти меня…
Ведь берега нет и все в курсе на шхуне,
Как нет и просвета в кромешном пути.
И волочит сопрано в несмешной партитуре
Матрос, нежным взглядом касаясь души.
Но прыгнуть за борт не хватает безумства
И каменным вдохом сжимает мне грудь.
К стакану рука! Пить — ведь тоже искусство!
Чтоб высохнув духом в земле утонуть…
И мечется сердце и рвётся наружу,
И скулит, и из кожи вон лезет к тебе!
Но забыта дорога, навигатор простужен,
И я роюсь в догадках, как в болезненном сне.
Тревога без боя дана человеку,
Как вечный источник бессвязной борьбы.
И выйдя однажды ты вернёшься в ту реку,
Где вместо потока блудливые сны.
И глупые дрязги наполнили воздух!
Матросы с ума по сходили на раз —
На борт показалось лицо грязной шлюхи
С изящной фигурой и набором зараз…
Не надо, ребятушки, прошу вас, не стоит!
Ведь берег уже не так далеко!
Но мрачный оскал по звериному смотрит,
И шлюха прогнувшись отдаётся легко.
Тогда запираюсь с бутылкою в трюме,
Чтобы не видеть, не думать о том,
Что грязно на палубе, точно в гальюне —
Воняет развратом, как воняет дерьмом.
Но утро без солнца, как поэт без строки,
Встречает, стряхнув бездыханную ночь,
И следит в тишине за дрожаньем руки,
Как за плачущей матерью украдкою дочь.
Побег
Но как завещали подводные камни:
Притяжению быть на земле!
Я крикнул, рванул, затрещав кулаками,
Как к жаркой свободе, к ледяной воде!
С тех пор мне не нужно ни дев и ни денег.
Как вышло так — помнить мне не дано.
Вот только вышел я на сумрачный берег
А может упал я на ясное дно?
Так где же свобода, что сулил мне побег?
Неукротима, как видно, судьба.
Ты думаешь едешь верхом на коне,
Но шпоры пронзают тебе же бока…
Но все ж человек теплолюбивая тварь,
Все тянется к свету погреться, к душе.
И я побреду на огни где-то там,
Быть может, согреюсь ещё на Земле.
Свобода. Обреченность.
И свет ослепил, показался мне правдой.
Ему я поверил, не проверив пароля,
Гонимый разлукой, в прицеле утраты
Моя, с кляпом во рту, хрипела воля.
Но вот на балу я с подносом шампанского
Бегу, спотыкаясь, на блеск фонарей,
Чужих мне сафитов, бриллиантов обласканных,
Бегу и молю :\»Эх, упасть бы скорей!\»
Эх, знал бы я раньше, что мне уготовано
С улыбкой от шеи проклинать всё вокруг —
Кричал бы в сердцах, разорвал, что не порвано
На теле моём себе самому!
Как жёстко обманут, как дерзко нагнут,
Как прочно пришит я к столбу обстоятельств!
Нет, больше никак, нет я не могу
Дежурным стоять у несметного рабста!
И вот я упал и лежу не дыша,
Я всё расплескал, просто вынес поднос.
\»Греховны все в суе…\»,- скажу не спеша,
Тихонько скажу, почти что под нос…
Пролог.
Что ж, грешные судьбы океаном объяты,
И каждый по своему тянет баржу,
Покуда есть ветер и флаги подняты,
Сорвать всё пытаясь с судьбы паранджу.
И я всё хожу и гляжу без улыбки,
Ни в сторону, ни прямо, а как бы насквозь.
Вот кто-то бежит в ненадёжности зыбкой,
А кто-то закопан надёжно, всерьёз.
Иногда, среди ночи, всплывает вопрос.
Он, как бы, из стен пробивается мёртвых.
И слышится мне поющий матрос,
Гнусавящий пьесу из слов перетёртых:
\»Зачем ты бежал? ведь мы были одно!
Пусть и пропащие, но всё-таки были!
А теперь как тебе это самое дно?
Как спится тебе среди ветоши были?
Ведь не шампаское растряс ты — веру
А веру, понимаешь ли, нельзя!!!\»
И вторит мне эхо, и бьют по мне стены:
\»А веру — нельзя, а веру — нельзя!!!
А веру — нельзя, а веру — нельзя….\»
