ДВАДЦАТЫЙ СЪЕЗД
Можно всё время дурачить некоторых, можно некоторое время дурачить всех, но нельзя всё время дурачить всех.
…ДВАДЦАТЫЙ СЪЕЗД
Можно всё время дурачить некоторых, можно некоторое время дурачить всех, но нельзя всё время дурачить всех.
Авраам Линкольн
ПРОЛОГ
Давным-давно, ещё подростком
Запомнил я, пускаясь вскачь,
Как стихло вдруг на перекрёстке
И оборвался чей-то плач.
А вслед за ним из разных улиц
Людей рванулась череда.
И громко говорил, сутулясь,
Старик, что вот пришла беда.
Откуда было нам, щербатым,
Знать, а не то что делать вид,
Какою точкой невозврата
Теперь история грозит?
Каким путём, каким зигзагом
Пойдёт она и понесёт
Не то что под серпастым флагом,
А просто: чтоб за годом год?
Тот день страна переживала
И верила ещё с трудом,
Что нет вождя, какого знала
И видела своим вождём.
За столько лет – кому на милость,
Кому на раны горсткой соль –
Она с ним накрепко сроднилась,
Как с радостью роднится боль.
И не было такой приметы,
И не было таких весов,
Чтоб взвесить сразу то и это
На чаше разных полюсов.
Да и зачем? Мы подрастали
И жили, с верой заодно.
И вот попал в опалу Сталин…
За что? Ответить мудрено.
Нет ни одной страны, в которой
Её защитник и герой
В одном ряду стоял бы с вором
И порицался, как изгой.
А вор учил бы всех лукаво,
Как ремесло своё любить.
Чего не любят ради славы…
Да как с такою славой жить?
Увы, мы всё перетерпели,
Хоть понимали, пусть не все,
В какие пропасти летели
По кукурузной полосе.
Какою правдою распяты,
Какой судьбой обречены…
Недоброй памяти двадцатый
Съезд покорившейся страны!
С тобою время рассчиталось,
Хоть говорят: вина не съест.
И много ли таких осталось,
Кто помнит этот самый съезд?
Кто знает, да не понаслышке,
Кто был минувшему судьёй?
Молчать? Но мы уж не мальчишки,
Что шли когда-то за толпой.
1
Хрущёв готовился заране
Поднять дела, и чтоб ему
Понаписали всякой дряни –
Чтобы ни сердцу, ни уму;
А чтоб покруче да похлеще,
И было проще обвинять
Того, кто будет обесчещен
И не сумеет возражать.
Соратников уже не слышно:
Один расстрелян как «шпион»,
Другой, как бы чего не вышло,
Ушёл в отставку. На поклон
Идёт вся партия немая
К нему, чтобы стыдом гореть.
Ведь повторять, как попугаи,
Немного надо и уметь.
2
И стал тот съезд не то что спесью,
Не тем, что обещает сон, –
А тою бомбой, тою местью,
Которую готовил он
Все годы, будучи у трона,
Когда, не глядя на лета,
Играл, причём без самогона,
Роль недотёпы и шута.
А что у сильных на примете,
У слабых множит силу зла.
Никита верил: вождь ответит
И за позор, и за хохла;
И за одно, и за другое,
И мало ли ещё за что?
Взыграло сердце ретивое…
И уж тогда не жди покоя,
Когда кибитку понесло.
3
А действо шло, согласно плану,
Размеренно. Издалека
Тянулись щупальцы к «тирану»,
Как палец к верному нагану,
Чтобы разить наверняка.
Стоит на лобном месте плаха,
Звучит прилюдно приговор.
И вот палач готов с размаха,
Чтоб уберечь себя от краха,
На жертву опустить топор.
Кто первым в списке оглашён?
А тот, кто был суда лишён.
Кто подобрался к тайне яда
И о себе напоминал.
Из Берии, коль было надо,
Хрущёв лепил исчадье ада…
А сам не рядом ли стоял?
Не сам ли Берии был другом,
Ценил его за острый ум?
Не вместе ли в часы досуга
Ребячий поднимали шум
На даче, где усердно Коба
Вникал в державные дела?
Дружить, так уж дружить до гроба…
Но смерть вождя их развела.
4
Она, она была причиной,
Чтоб уходить от острых тем.
Хрущёв и этого грузина
Решил прибрать, да насовсем.
Убийца знал, чего боялся,
И что тут много понимать?
Когда б Лаврентий докопался,
Ему б, как пить, несдобровать!
И ни к чему искать примеры –
Никита тысячи их знал.
Когда лишались и карьеры,
И жизни, если оплошал.
Но не затем он жаждал сдачи,
Чтоб сразу без борьбы упасть.
Напрасно времени не трача,
Военные, с его подачи,
От Берии «спасали» власть.
5
В истории всегда кого-то
Спасала шпага или меч.
Вершились и перевороты,
И головы летели с плеч.
Кто неугоден, кто в опале,
Испили гибели нектар.
В России так задушен Павел,
Разорван бомбой Александр.
И Берия – всесильный Крез –
В один прекрасный день исчез.
Где арестован? Кем? Неясно.
Врут сочинители легенд.
Ведь правду рассказать опасно,
Хоть в мемуарах не напрасно
Всё это выглядит, как бренд.
Мол, каждый руку приложил
К тому, чтобы злодей не жил.
Мол, партия изобличила…
Но это фишка для толпы.
Сведя товарища в могилу,
Никита превратился в силу.
Так «банда Берия» отмыла
Хрущёва с ног до головы.
Он всё, чем ранее грешил,
На Берию переложил;
Всё на него свалил. Отныне
Лишь на него падёт позор.
Но синяки идут мужчине,
И ложь ещё не приговор.
Лишь смерть загадка и доныне:
Где Берия, в какой пучине?
Никто не знает до сих пор.
6
Никто не скажет, как убит.
А Москаленко что ж? Молчит.
Молчат Руденко и Батицкий;
Серов, хоть тоже генерал…
Кто с мафией рискнёт сразиться?
Хрущёв прекрасно дело знал:
Всех до смерти перепугал.
И всё сошлось в одно к итогу,
Никита даром ли корпел?
Чего же он ещё хотел
И мстил кому ещё? Не Богу
За то, что Сталина терпел?
Мол, есть делишки и дела…
Да жизнь их так переплела.
7
Коль заглянуть в её зерцало,
Иной умолкнет острослов.
Ведь власть советская карала
Не только сявок и шутов, –
Но именем своих богов
И храмы рушила, как скалы,
И гнала в лагеря попов.
И в атеизм толкала рьяно…
Но кто газетным бил хлыстом,
Скликая полчища смутьянов?
Не Ярославский и Ульянов?
Не Каганович ли с гудком –
Вокзалов и путей нарком?
А Сталин…Как они, речисто
Не гнал на штурм колоколов
Кого-то в роли популиста…
Видать, в уме семинариста
Для Маркса не было основ?
Зато, когда по эшелонам
Европу развела беда,
Чьё имя славили с амвона?
И Чудотворная икона
Кого прикрыла, как заслоном,
И встала на пути врага?
Нет, видно, в этом есть значенье
И, может, Ариадны нить.
Всему своё предназначенье:
Кому-то гнить в плену забвенья,
Кому-то после смерти жить.
Да кто же по декрету вечен,
Когда он не вочеловечен?
Никита это понимал,
Хотя досады не скрывал.
8
Но самой главною обидой,
Строкой, что открывала счёт,
Был сын. Хрущёва Леонида
Уж не было который год.
Погиб…И тайною покрыта
Была недаром эта смерть.
Кем на войне он был убитый,
В какую втянут круговерть?
Да, в жизни всякое бывает,
Но знал и не забыл народ:
«Сын за отца не отвечает…»
Всё верно, а наоборот?
Кому растил, какую смену
Готовил главный из менял?
Он вырастил себе измену…
А может, сам он изменял?
Когда ходил, ещё в двадцатых,
К троцкистам, чтобы «крыть» ЦК;
Когда «изменников» в тридцатых
Вёл под расстрел наверняка?
Не каждый, может, сознаётся,
Но мудрость жизни такова:
Всё в наших детях отзовётся –
И мысль, и дело, и слова.
Уж как не пестовал сынишку
Великовозрастный отец,
Но запятнал-таки манишку
Его блудливый сорванец.
Когда уже война шагала
И смерть заглядывала в рот,
Он стал пред очи трибунала –
Чтобы отправиться на фронт.
…………………………………………..
Нет, под конвоем не для вида
Везли с Урала Леонида.
9
Их были тысячи, охочих
Жить, несмотря на кровь и ад:
И из партийных, и рабочих,
И в орденах, и без наград.
И старых, бегающих прытко,
И молодых, как на показ.
Которым только смерть убытком,
А всё другое в самый раз, –
И тыл, дающий на потребу,
И медсанбат, хоть пару дней.
И даже плен, где пайка хлеба
Свинца в обойме тяжелей.
Решил Хрущёв не скондачка:
Приветят немцы штрафничка!
И краснозвёздный ястребок
К врагу пустился наутёк.
10
Куда спешил он так некстати?
Не обмануть старуху-смерть.
Захвачен вскоре был предатель,
А как предателя жалеть?
Никита, даром что обучен
Других за промахи карать,
За сына полз змеёй ползучей
Просить (а был он ох, везучий!)
Того, кто мог один спасать.
Но услыхал, давя икоту
В том страхе, что сильнее тьмы:
«Ваш сын изменник, а не кто-то,
Пусть суд решает, а не мы».
За эту память, что молчала,
И за слова, что память жгли,
Хрущёв и мстил, и было мало
Гореть огню, чтоб дать угли.
11
А ведь в огне войны сгорали
Не только ротный и комбат.
В плен угодил и Яков Сталин,
И Власов, и простой солдат.
Но если Власова согнули,
Да так, что не видать лица,
То Яков предпочёл под пули
Шагнуть. И не подвёл отца.
И вождь в Кремле
Молчал об этом,
Хотя предполагал финал.
И сына, как плела газета,
Хоть и под дулом пистолета,
На маршала не поменял.
12
Да разве ложь имеет уши?
Спешил Никита вылить грязь.
И съезд, прибитый ею, слушал,
Как изголялся новый «князь».
Как распинался о греховных,
И тем, о чём не говорят,
Обмазал всех. И о Верховном
Балакал три часа подряд.
И приписал ему, ничтоже
Сумняся, чтобы на убой,
Не разбираясь, что негоже,
Всё, что на каверзу похоже, –
И замысел, и чих любой.
И даже всей России беды
Припомнил строчкою одной,
Чтоб попрекнуть его Победой…
Сказать точней –
Её ценой.
Как будто в том, что воевали,
Что долго пятились назад,
Что за Победу умирали –
Один был кто-то виноват.
Решил Никита: так удобней…
И повелел, чтоб наперёд
Всё, что невыгодно сегодня,
Снести на сталинский просчёт.
И никаких других фамилий,
Суду, мол, ясно, что да как.
А Тимошенко, сдавший Киев?
А Павлов, вравший про бардак?
Не сами ли они интригу
Плели, когда ударил гром?
Ведь кто-то помогал «блицкригу»
И вёл своих же под разгром?
Но режущий хрущёвский голос,
Чтобы сбивало наповал,
Кромсал историю, как глобус,
Который «сталинским» назвал;
Язвил, идя напрополую,
Что Сталин, если разобрать,
Страной руководил вслепую…
А кто же начал побеждать?
А кто тогда на Мавзолее
Стоял, не пряча головы?
Кто, перед немцем не робея,
Не стал спасаться из Москвы?
Нет, не похоже на «сатрапа»,
И врал безбожно наш «герой».
Давно ли сам он резво драпал,
Оставив Харьков за собой?
И, не боясь назвать причину,
Когда не помогла броня,
Давно ли «неньку Украину»
«Лечил» при помощи вождя?
13
Ах, эти горе — фарисеи,
Любители чужих щедрот.
И лицемерят без идеи,
И всё у них наоборот.
Безгрешны бывшие во блуде,
Над Богом властвует закон…
А пишет кто его? Не люди?
Не люди попирают трон?
Кто судит праведных поспешно,
Мостит другим дорогу в ад,
Не сам ли наибольший грешник
И на проклятье кандидат?
На этом съезде, где на блюдо
Меню ложили напоказ,
Как раз и прятался Иуда
При помощи дешёвых фраз.
А тех, кто мог сорвать уловку,
Кто мог изобличить истца,
Душили с помощью шнуровки…
И не сыскать в воде конца.
Всегда припишут кавалеру,
Что он кого-то соблазнял.
Но если уж искать примеры,
Докажет кто-то, что Бандеру
Хрущёв своей рукой достал?
Нет, он чужой рукою рану
Бередил, и не год подряд
Травил дочь Сталина –
Светлану.
И, на потеху интригану,
Ей обещали, что сгноят;
И что не требует усилий
Такая мера: мол, во тьме
К чему комфорт?
И брат Василий
Не зря давно сидит в тюрьме.
Сидит, как узник, без дознанья,
Без протоколов и афиш.
А выйдет –
Где-то там, в Казани,
Случайно будто бы, по пьяни,
Его убьют. И снова тишь.
Хрущёв его предупреждал:
А как же, очень много знал!
И это разве та причина,
Чтоб гнать кого-то со двора
Пусть не сегодня, а вчера?
…Какая грустная картина,
Какая гнусная игра.
14
А где же принципы? Всё поза.
Хрущёв был сам себе не враг.
Он совесть вынул, как занозу,
И стал вранья апофеозом
Его, уже последний, шаг.
Не соблазнённый гонораром,
А так, как втихаря мечтал,
Он в заграничных мемуарах
Всем «сёстрам» по серьгам раздал:
И партии, в которой начал
И оставался невредим;
И всем соратникам своим
Воздал и всё переиначил,
Чего едва коснуться мог…
И среди этой кучи лёг.
Мол, разбирайся, кто как хошь…
И как читать его не горько,
Всего яснее сознаёшь:
Хрущёв был временщик,
И только.
Но грыз свою страну, как вошь.
ЭПИЛОГ
Он десять лет ковал страну,
Терпел удары и болезни.
Он с нами выстоял в войну…
И вот, когда враги не лезли,
Ему вменили всё в вину.
И всё пустили на потраву,
Чем жили мы страной одной.
И верность нарекли легавой,
И радость сделали чужой.
Так принято в иных домах:
Когда умрёт хозяин старый,
То, что любил он, рушат в прах,
И новая звучит гитара.
А нам, не объяснив критерий,
Втирали про «крутой маршрут».
Где были лишь одни потери,
Где выживали только звери…
Да, было так, и сам я верил
Тем, кто всё сваливал на «культ».
И шёл за ними, как в дурмане,
Но вдруг прозрел в свои года.
Известно: как не крепок камень,
А точит и его вода.
Всегда не поздно состояться
И стать мужчиной пареньку.
А правда…Что ж её бояться?
Не всяко лыко да в строку.
За эти годы, что промчали,
Чем не манили нас и где?
Чего уж нам не обещали?
И вот мы всё посмаковали…
И я хочу сказать себе:
Неужто так неправ был Сталин,
Когда держал страну в узде?
