Морфей слетев, присел к её подушке,
Где локоны, стремясь во тьму, змеились.
И стал по кадрам, сон крутить Танюшке,
Из тех, что ей давно уже не снились.
Где локоны, стремясь во тьму, змеились.
И стал по кадрам, сон крутить Танюшке,
Из тех, что ей давно уже не снились.
Сначала Феб предстал ей перед очи,
Красив и страстен… даже сердце сжалось,
В альков, проникнув под покровом ночи.
Но к ней прилёг уже не Феб, а Фаллос.
Восторга дикость, разум разрушая,
Пошла в разнос ипическая сила…
— О, мать твою! Какая ж ты большая!
И за головку Фаллос обхватила.
— Ну, дай, тебя я в губы расцелую!
А он заплакал и, смочив объятья,
Исчез, оставив дырку в них пустую,
Под гневные Танюшкины проклятья.
Но тут же между ляжек воплотился,
И головой взломав ворота рая,
Безжалостно вовнутрь ей вломился,
На крики-охи-ахи невзирая.
Туда-сюда долбил внутри дорогу.
Казалось, нет преград для дефлоранта.
Он к цели продвигался понемногу.
Он к сердцу рвался, как к Москве Антанта.
Казалось всё! Ещё чуть-чуть и амба!
Ещё чуть-чуть, ещё совсем немного —
Воткнётся в сердце яростная блямба,
И отлетит душа для встречи с Богом.
Но тут (о чудо!) он в неё излился
Горячей лавой, сдувшись за мгновенье.
Безжизненным кондомом превратился…
Оставив плащ лишь смятый в утешенье.
На мужа, как на фаллос закричала,
Чем этот дивный сон совсем спугнула,
Чтоб он ей всё там повторил сначала,
За уши взяв, меж ляжек притянула..
