When a man has a woman
but he doesn’t really love her
why…When a man has a woman
but he doesn’t really love her
why does he burn inside
when she starts to love another?
It’s possession.
«Iron butterfly»
И что сегодня Джа даст нам –
станет горьким лекарством…
В.Д’ркин
Лето, по идее, считается сезоном романтических знакомств, но у меня никогда не было девушки летом. Более того, несмотря на то, что мне уже больше двадцати, я ещё не имел серьёзных отношений. Я и не влюблялся-то по-настоящему…
Я слишком скрытный, я никому не доверяюсь и не открываюсь. Самым сокровенным я могу поделиться только с мамой, да и то не часто…
Я не могу так просто подойти к девушке и познакомиться. Не умею, что ли… Мне сложно, я начинаю теряться, путаться в словах, – я совершенно не знаю, о чём с ними говорить. Современные девушки меня пугают – у них какие-то странные, недоступные моему пониманию интересы, увлечения… Лично я – человек весьма музыкальный; то, что слушают современные девушки, у меня «язык не поднимется» назвать музыкой.
Безусловно, я знаю, что такое девушка. У меня их было две. С последней провстречались месяц и как-то совместно решили разойтись, – те, чувства, которые у нас вспыхнули, мы даже случайно любовью не считали.
Спустя почти год… Снова лето, снова я один, но одиночество не заметно, у меня огромное множество приятелей и друг, мы собираемся, нам весело… Только у всех есть любимые, а мою «неприкосновенность» видит лишь мама, да и той я не позволяю эту тему поднимать.
В самом начале июня я познакомился с девочкой, у нас был схож музыкальный вкус; мы подружились. Пару раз даже гуляли. Она рассказывала мне о своей подруге; было бы неплохо пообщаться и с ней.
Тоскливый август… Чего хорошего можно ждать от него? Август – это всегда конец.
Мы встретились. Рано ли, поздно – мы встретились именно в августе. Её звали А. Миленькая девушка, – а главное, слушает музыку, соответствующую моему мировосприятию.
Мы стали гулять практически ежедневно. Грустно подумать: мне с ними было интереснее, чем с друзьями. Как такое возможно?
Чуть позже я начинал замечать, что мне приятно её общество. Мне были приятны её случайные прикосновения. Однажды вечером я взял А. за руку.
В самом конце лета я пригасил их к себе – на чай с бисквитом, – как раз не было родителей. Её подруга позвонила своему парню и договорилась о встрече. По настойчивым просьбам, я пошёл её провожать, оставив А. в квартире наедине с фотографиями. Мы спустились.
– Я хотела у тебя спросить… Тебе нравится А.?
– Хм, я хотел спросить у тебя то же самое!
– Ты хотел спросить у меня, нравится ли тебе А.?
– Нет, я хотел узнать, нравлюсь ли я ей!
– Ну, возможно.
Я воссиял, как самая радостная первая звезда на вечернем небосклоне, и поспешил к ней, которая ждала меня, но был одёрнут – всё-таки я вышел провожать.
В дом я влетел горящий, как люстра с тремя лампочками на сто ватт. А. сидела и скучала. Я пытался как-нибудь поразвлекать её. Своеобразное состояние аффекта. Я был вне сознания, суетился вокруг неё, зачем-то показал ей свою куртку. А она лишь улыбалась. Я включил «Eloy», песню «De labore solis» — самую лирическую их композицию. Мы танцевали…
Я провёл А. Мы сидели на лавочке, я обнимал её; не выдержал – и коснулся её губ своими… Загорелась страсть, я буквально впился в неё; она ответила мне, пусть и несколько неумело. Но сколько же романтики и трепета в первом поцелуе! Самом неловком и поэтичном.
Она ушла домой.
Я не заметил, как сам долетел обратно. Нет, я не летел – я парил, если б у моего тела были крылья, я был бы очень далеко от этого мира, где-нибудь на краю вселенной, но и там бы не остановился, продолжал бы прыгать и кувыркаться в невесомости. А пока окрылилась только душа, то и дали внеземные и вненебесные лицезрела лишь она.
Соответственно, домой я попал неизвестными путями – я просто их не видел, ни единого деревца, ни единого куста – даже под своим подъездом.
Приехали родители и тут же стали удивляться моей крайней экзальтированности.
В каком исступлении я готовил маме чай в полночь, представить трудно.
– Ты что, влюбился?
Я промолчал.
А. поступила в университет в том же городе, где учился я. Мы договорились на электричке ездить вместе.
Ей, вероятно, было сложно первый день абсолютно одной в абсолютно чужом городе. Она позвонила мне; мы проговорили шесть часов. Так становилось… воздушно… вокруг… от её голоса. Она всё больше нравилась мне.
На следующий день мы увиделись. Как же это было!.. Я восхищался на каждом шагу – мы гуляли в шикарном розарии, принадлежащем её университету. Наши встречи приобрели официальный статус.
Как-то родители опять уехали, сказали, что – до ночи. Я пригласил А. Ничего такого, слушали музыку – и они вернулись. Мы толком и не разошлись ещё. Собрались, к ней пошли. А у неё – сестра трёхлетняя в гостях. С ребёнком я такой общий язык нашёл! Мы играли, веселились, мы смеялись. Я люблю маленьких детей. Хотел ли я детей от неё? Не знаю, не думал.
Два месяца прекрасных дней, вечеров, свиданий, поцелуев… Было красиво и нежно, только она обижалась постоянно и пару раз дала повод для ревности.
Однажды она попросила меня написать ей письмо. Я был удивлён: мы виделись каждый день – зачем?.. Но меня привлекла эта мысль, и после очередного не вполне удачного свидания, придя домой. Я сел за письмо.
«Приветик, моё ласковое маленькое солнышко! Я, можно так сказать, в первый раз пишу тебе не по твоей просьбе (хотя мне это очень приятно всегда, правда, я ленюсь), а по собственному сильному желанию, так сказать, внезапному изливанию собственных мыслей на бумагу (тьфу – «так сказать» два раза написал, ну да ладно).
Пришёл я сейчас домой в разбитом состоянии, сначала даже не смог сам сформулировать почему… А оказывается, всё очень просто… Понимаешь, солнце, я привык к тому, что каждодневная студенческая жизнь заключается для меня в постоянном общении с чужими для меня людьми. Исключение составляют (составляли!) лишь некоторые друзья (которых совсем немного) и одногруппники, и то некоторые, которых я могу принять в свой круг. Остальные же для меня – абсолютно левые люди, и с ними у меня сложилась определённая манера поведения и общения. К таким я могу отнести любых незнакомых людей на улице и т.д. Вот, например, толстосум Виталик, с которым я сейчас живу на одной территории, хоть и общается со мной относительно нередко, но я уверен, что до конца года (если я, конечно, останусь там жить, а не перееду к Филиппу или ещё куда-нибудь) смогу с ним подружиться и окончательно найти общий язык.
Есть ещё одна не особо почитаемая мной категория моих знакомых – приятели. Если же Виталик никогда не влезет в эту категорию, то моего одноклассника-соквартирника Славу можно сюда спокойно причислить.
Приятелей от друзей отличает то, что с ними нельзя до конца быть откровенным человеком – в лучшем случае они этого не поймут, а в худшем – ещё и будут обсуждать тебя за твоей спиной. Вот так и Слава – хоть мы и знаем друг друга уже почти шесть (!) лет, но он никогда не попадёт в ряды моих друзей из-за своего неумения выслушать собеседника в нужный момент (хотя бы!), а также своей «толстокожести». Он хоть и слушает рок-музыку и считает себя неформальным парнем, но это не то… Ему никогда не понравится «Кино», «Оборона», Янка или что-то ещё в этом духе, так как ему чужда музыка со смыслом. Такие люди считают, что рок – это тяжёлая гитарная музыка – и не больше, они не хотят вникать в тексты песен и т.п. Так же мой бывший кореш – «металлист» Коля, с которым мы познакомились в прошлом году в электричке, на мой вопрос: «А почему ты, Колян, не вникаешь в смысл песен, которые тебе нравятся, или книги о музыке не читаешь?» – ответил: «Та, Миха, какие тексты, ты что, не знаешь, о чём в металле поют? О смерти, о темноте и в таком духе»… Ну, что тут сказать… Поэтому у меня возникла в последнее время определённая неприязнь к этим так называемым «металлистам»; для них нормой неформальности является распитие пива, слушание тяжёлой музыки, может, игра на инструментах и … больше ничего… Такое ощущение, что их где-то на одном заводе клепают! Так вот я о чём… Приятелей я не особо люблю, за последний год счёл нужным избавиться от таких троих человек и нисколько об этом не жалею. Из друзей (настоящих!) у меня очень мало людей, но я рад, что они всё-таки есть. И я искренне рад, что с подобными людьми не нужно ужиматься в общении или делать вид в чём-либо. Так вот. Поскольку в большинстве случаев общение моё происходит с левыми людьми, то оно и выходит сухим, а может, иногда даже и грубоватым. Ты прости, солнце, за то, что я иногда бываю грубым с тобой или «ляпаю» что-то лишнее. Просто это резкий контраст между всеми окружающими и твоей удивительной мягкостью. Я очень рад, что для нас обоих наше общение не составляет «напрягов», а происходит легко (ну, по крайней мере, почти всегда). В этом ты очень выделяешься среди других, мягкая, нежная и добрая девушка. Может, даже чуточку наивная, поэтому меня каждый раз настораживают эти звонящие «гаврики». Мне кажется, что они чувствуют твою лёгкую наивность и хотят воспользоваться этим. Вот поэтому я их всех и недолюбливаю и ревную тебя к ним.
В свою очередь, Ты прости меня, мудака, за мои постоянные грубости и выходки, которые всё же выплёскиваются из меня, как бы я того ни хотел. Я постараюсь максимально избавить тебя от их и вести себя подобающе. (И кстати, почему я вверху написал «в свою очередь»?? Это что получается, что ты тоже виновата в чём-то передо мной?? Нет, солнце, это словосочетание было не в тему и явно не к месту! Тебе абсолютно не в чем себя упрекать по отношению ко мне и извиняться, это всё глупости).
Ладно, солнышко, буду я сейчас, наверное, спатки, так как глаза мои невольно закрываются. И кстати, я считаю, что вся эта дрянь, которую я тебе писал до этого, не заслуживает того, чтобы лежать у тебя в дневнике или в чём-либо. Хотя, тебе решать…
Ладненько, я пойду баиньки… Обнимаю Тебя крепко и целую.»
Я отдал его ей в пятницу, когда провёл её домой. Мы по обыкновению стояли под подъездом, прощались. Я поцеловал её в пухленькую щёчку и вложил в маленькую нежную ручку свёрнутый листок своих сочинений. А. улыбнулась, легонько обняла меня и побежала наверх. Я засмущался, ушёл.
Вечером она позвонила выразить свои чувства по поводу письма. Её очень впечатлило, она так радовалась, хотела теперь письма от меня как можно чаще… Я не выполнил её желания.
Я говорил А. о любви крайне редко. За три месяца я произнёс эти слова всего несколько раз. Она мечтала это слышать каждый день… Мне кажется: чем меньше говоришь – тем больше ценится.
Как сейчас помню… Мы лежим рядом, её головка – на моём остром плече. А. что-то мурлычет и внезапно спрашивает:
– Как ты ко мне относишься?
– Хорошо… пытаюсь относиться.
– Замечательный ответ, – нахмурилась А. и свернулась в клубочек.
Мне стало неприятно, что я причинил ей боль… Нужно было что-то делать, как-то выходить из этой ситуации… Независимо от меня, абсолютно неожиданно было обращено к ней:
– Я люблю тебя. Очень сильно.
Это было в первый раз. Я почувствовал такое облегчение! А она прижалась ко мне ещё крепче – и была счастлива, я это видел.
Недалеко от её общежития есть выход в «горы». Горы, правда, маленькие, но спуск очень крутой. И мы пошли. Она взбегала быстро, чтоб не оступиться. При остановке у неё началась одышка – ноги не держали, она задыхалась, держалась за сердце. Я тогда впервые за неё серьёзно испугался: я понял, что ей может угрожать реальная опасность, и ощутил боль утраты из будущего. Но я прогнал такие чувства, обнял её – так мы и сидели. Романтично. Красиво.
Встречи с А. давали осознание не-одиночества, я в мире не один и я кому-то нужен. Она считала так же?..
К концу третьего месяца наших небесных, на мой взгляд, отношений, начались очень странные разговоры с её стороны – что когда-нибудь нам придётся расстаться, что когда-нибудь она от меня уйдёт, что я первый разлюблю её… А ведь я её уже любил! Я сильно её полюбил; я думал, я так не умею. Я думал, она так не умеет. Но откуда такие дурацкие мысли?!
Мне позвонил какой-то парень, спросил, что у меня с А. Я ответил, что мы встречаемся, но его, похоже, не устроил мой ответ.
И А. ещё со своими разговорами…
Я стал бояться её звонков и наших встреч. А вдруг именно сегодня она меня бросит?..
Я, наверное, пережил бы её уход. Но мне было как-то не по себе – мне было бы неловко перед мамой. Она так радовалась, что у меня появилась А., мечтала с ней поближе познакомиться… Мне было бы обидно за маму.
С нами в электричке ехал мой друг. Подъезжая к городу, она протянула мне письмо – красивое, как она сама.
«Солнышко, пойми меня, пожалуйста, правильно. Я ни в коем случае не хочу тебя терять, любимый! Одной мысли об этом достаточно, чтобы вывернуть душу наизнанку. Вот уже три месяца ты смысл моей жизни, я её без тебя не представляю. Ты очень хороший, ты такой милый! Просто не всегда достаточно нежен и ласков, как хотелось бы, очень хотелось бы… Ты был прав, заметив, что раздельно мы безумно скучаем друг по другу, а вместе постоянно находится повод обидеться… Прости меня, котёночек, за вчерашний разговор. Но я рассуждаю рационально – реалистически, – у тебя научилась… Ты прелесть, но всему когда-нибудь приходит конец. Я тебя не бросаю. Солнце, нет. Я люблю тебя. Я просто не исключаю возможности расставания. Нет, я не хочу этого!! Без тебя плохо. Но может произойти событие, которое заставит меня от тебя уйти. Но пойми же, я не смогу уйти окончательно. Ты восхитителен, моя душа рвётся к тебе. А существует разум, способный испортить всё. Ты очень дорогой мне человек, котёнок мой… Я тебя действительно люблю, мне очень хорошо с тобой. Мой самый прекрасный! Я твоя. Мой хорошенький такой… Чудо моё! Любимый мой… В общем, не переживай, всё будет хорошо, не бери дурного в голову, пока всё в норме. Золотце моё, как представлю, что в перспективе могу причинить тебе боль, так сердце разрывается, слёзы наворачиваются, я же и расплакалась, когда в одном предложении прозвучало два слова: тебе – херово. Внутри что-то оборвалось. Люблю тебя, не грусти, пожалуйста, никогда. Если – не дай Бог!!! – я вынуждена буду тебя оставить, солнце, я обязательно вернусь, не факт, конечно, что ты меня примешь обратно, но я на коленях буду умолять тебя… Потому что ты – в мой судьбе, а это навсегда… На годы… Я буду возвращаться, ты будешь посылать меня, я буду молить, но постоянно возвращаться к тебе, я знаю, ты не понимаешь, зачем тогда вообще уходить, но так может получится, солнышко, если уйду – это не значит – разлюбила, я ещё долго буду любить тебя, даже если полюблю другого, любви к тебе это не сократит, солнышко, люблю тебя, я уверена, ты разлюбишь меня раньше, чем я – тебя, а я буду любить, я буду любить, я люблю, я буду любить, солнышко моё… Красавица моя, любимая моя, котёночек мой… Я тебя люблю, мой ангелочек».
Я приходил к ней каждую субботу. Следующим – прекрасным ли? – вечером А. назначила встречу на нейтральной территории. Я недоумевал: я перезнакомился со всей её семьёй, со всеми её сёстрами. В чём дело, почему?! Меня трусило её со вчерашнего дня, когда А. запретила провожать её, как обычно, домой и при выходе из электрички сказала: «Не надо меня целовать!» Был в шоке не только я – мой друг обомлел. Я вспылил, она разрешила (раз-ре-ши-ла), слегка скользнула губами по моим и исчезла в ближайшем парке… Её дом был в другой стороне.
Я был восхищён письмом, оно давало надежду, я так надеялся… Я заставил себя не думать о плохом.
И тут она предлагает встретиться на улице, а не дома! Сердце умирало, но А., как ни в чём ни бывало, радовалась мне, целовала меня, хоть и как-то напряжённо всё проходило.
Она вертела новый телефон в руках и случайно вошла в список звонков. Первый же номер был подписан «Любимый мой». Комок подступил к горлу, казалось, это сердце выходит, грудь охватил огонь, окружающий город рухнул… А. сказала, что это мой номер. Но я не звонил ей сегодня и она не звонила мне. Я попросил продемонстрировать, а она обиделась, что я ей не доверяю. Пришлось поверить, она так ласково обхватила мою шею своими ручками, поцеловала меня…
Я, было, расслабился, растаял, но телефон зазвонил – и высветился «Любимый». Стало больно! Я поинтересовался: «Это я тебе звоню?!» Она ответила: «Конечно, нет!» – и убежала подальше от меня, чтобы поговорить.
Её не было две минуты. Это были длиннейшие две минуты моей жизни. Я несколько раз срывался с места, чтоб уйти. Хотелось закурить, но сигареты кончились. Я до сих пор себя спрашиваю, почему я не ушёл ещё тогда. Наверное, любил. Хотя я уже не надеялся, что она вернётся, я боялся, что она только что ушла – и это навсегда, но я собирался ждать её на той лавочке год, два, триста – только бы она пришла, когда угодно – пришла, только бы она всё объяснила, только бы сказала, что любит меня, ради одного её поцелуя я просидел бы там тысячу лет…
Неужели она меня бросает?!…….
А. подошла ко мне, вручила мне свой телефон. Звонил ей, как оказалось, «Любимый брат» (он приехал из России на пару дней). А «Любимый мой» действительно был я. Это успокоило, хотя напряжение не прошло. Но я хотел ей верить.
В понедельник А. позвонила – было уже поздно, мне было лень к ней ехать… Но она расплакалась, и я бросил всё, собрался и приехал к ней. В первую же минуту она обиделась на меня – видите ли, я не так её встретил. Она расстроилась до слёз. Если б я знал…
А. сидела на скамейке, опустив голову. Потом произнесла низким тихим (а мне показалось, что она кричала!) голосом:
– Мы не сможем больше видеться по субботам.
Я перестал её понимать неделю назад. Она меня бросает?! Нет, нет, не сегодня, пожалуйста!!…
Она сказала, что к ней приехал парень. Навсегда. Что он появился намного раньше меня. Что она останется с ним.
– И ты меня бросаешь?
– Да.
– Ты меня бросаешь?!
– Да!!
Она рыдала, обнимая мои колени.
Я на секунду растворился. А. меня бросает.
От сердца ничего не осталось.
Его больше не было.
Как же она плакала!
Я сжал её голову руками, думал – разломаю. Я и сам расплакался. Я уже и забыл, как это делается, но я плакал, я не хотел её отпускать, она говорила то же самое, а я не знал, верить ли её словам и слезам.
Мы пошли в магазин за сигаретами.
– Солнце моё…
– Уже не твоё. – сухо ответил я и тут же мысленно осёкся. Нельзя так, она же маленькая, она же девочка, она же такая глупая и наивная, она же любит меня, она же уходит от меня… Нет!! Пожалуйста, нет…
– Если ты решишь уйти от него… Я всегда тебя приму.
Это была правда.
Я был против её ухода!
Мы выкурили по семь сигарет подряд. Она вообще не курит. Она так плакала…
Было поздно, я предложил поехать ко мне – я не знал, как переживу эту ночь, как переживу эту ночь один, в пустой квартире.
А. хотела сходить за тетрадями – я даже побоялся отпустить её на пять минут! Был панический страх, что она может не вернуться. Я пошёл с ней.
Из чьего-то окна играла её любимая группа, у неё начался новый приступ истерики. Она кричала, как сумасшедшая, вырывалась (куда?..), я еле удержал её (удержал ли…) – откуда в ней столько силы?..
Мы приехали ко мне. А. сидела на стуле в моей комнате в полуобморочном состоянии. Я еле растормошил её.
Ночью я прижал её к себе и снова разрыдался. А. почувствовала и заплакала.
Ни о каких парах во вторник не могло быть и речи.
Ещё две недели неофициальной связи… В воскресенье я не давал себя целовать, говорил. Что больше такого не будет, пора друг от друга отвыкать, и мы прям с вокзала ехали ко мне.
Мы сидели в обнимку. Она захотела песню «Lonely days, lonely nights» Whitesnake себе на телефон.
– Ага, чтобы слушать и вспоминать меня?
– А ты надеешься, что я тебя забуду?
– Я надеюсь, что я тебя забуду! – поставив её тем самым в неудобное положение.
Как я не хотел, чтоб она опять заплакала! Я уже не мог этого терпеть.
Было очень тяжело, но и окончательно расстаться с ней не представлялось возможности.
Мы ездили уже не вместе, но я находил её вагон, и периодически bs пересекались в тамбуре.
На той неделе А. приехала ко мне лишь в среду, уехала рано утром.
А я сидел, как дурак, и не мог понять, до каких пор это будет продолжаться. Она же откровенно пользуется мной! У неё есть парень, она живёт с ним, а среди недели ей скучно без него, и она развлекается со мной! А я тем временем сходил с ума, представляя её с другим. Было нестерпимо: она меня обнимала или целовала, и если ы первый раз у меня возникало дикое желание, то во второй раз у меня разрывалась душа – от ревности, от страха, от любви, от отчаяния, от тоски, от ностальгии по такому потрясающему прошлому. Не верилось, что наши отношения остались в прошлом, что больше никогда не будет, как раньше, что она – не моя.
Но – так случилось.
В один из своих приездов А. забыла у меня свой дневник. Я выдрал оттуда два листика. Она или не заметила, или сделала вид, что не заметила, во всяком случае, мне за это ничего не было.
#1. «9 декабря, среда. 30 ноября я, [полное имя А.], бросила [мои фамилия-имя отчество]. Впервые в жизни – я, а не – меня. Он плакал. Я рыдала. Он сказал, что не сможет без меня… И мама радовалась, что у него наконец появилась девушка… И почему я не сказала ему об этом раньше, ведь первый месяц я ему просто нравилась… (Я рассказала ему о [имя другого]). Мы выпили по бутылке пива и выкурили по семь сигарет подряд. Я была в невообразимо неадекватном состоянии. Он не мог пообещать, что мы будем продолжать с ним видеться, но предложил в этот вечер поехать к нему. Истерика. Он сидел на лавочке, я просила его подождать, он требовал обещания, что я вернусь, не доверился, пошёл со мной. Из окна общежития играл «Титаник» Наутилуса. Много неуравновешенного, неконтролируемого крика на этот счёт. Я зашла за тетрадями, поплакала. Пошла вниз. Мы поехали к нему (двумя маршрутками, с перерывом на – пешком, аптека, фестал – Кечкеметская, остановка Сельвинского) – у него. Я ушла в себя (withdrawn). Слегка успокоение. Обнимая меня, снова плакал – как же я без тебя, представить себе не могу… Я плакала. Я люблю его. Во вторник на пары не пошли. Было хорошо – и было грустно. Утром я уехала домой (среда). Вечер одиночества – никакой. А он пошёл пить с Филиппом. Так и ночевал у него. Филипп мне нравится. В четверг я звонила договориться об электричке на пятницу. «Я ничего не знаю». Боль и слёзы, активизация потенциальной суицидальной наклонности, истерия, «Приезжай ко мне». Восхитительная ночь. Пятница – домой.
Воскресенье – в разных вагонах. Тамбур. Слёзы. Одна маршрутка (на двоих). В понедельник на пары не пошли. Ночью было выкурено по сигарете. Ему вставило хорошо. Мне – смутно. Хотя было смешно, что-то мерещилось, в том числе и – шаги бабушки – и крик: «Ты сейчас с ума сойдёшь!!» Именно криком, хотя он шептал – внимания бабушки голосом привлекать было нельзя. Во вторник – на пару. Оба. И сегодня – пары. Ночами с ним – потрясающе. У него очень классная фигура. Он невероятно худой! Сказал, что у меня красивая фигура (заметил-таки за три месяца!). Какой же он классный…»
#2. «Я хотела, чтоб он меня ревновал. А он – так, серьёзно – ревновал всего два раза. Первый раз – к Диме. Мы стояли с ним на выходе из ботанического сада у забора, и мне позвонил Д. Это было время, когда я – теоретически – бросила Д. Фактически же я не считала себя его девушкой, а он считал. Я объяснила ему, что больше, чем друзьями, мы с ним уже не будем. Он страдал, мне было стыдно. И вот, звонил Д. Я говорила с ним так, словно была виновата во всех смертных грехах одновременно. Он долго это слушал, потом заявил: «Я сейчас уйду». Я быстро попрощалась с Д. и стала возвращать его, а то он злой какой-то был. ».
Всё совсем не то.
Я думал… Я подумал, что нельзя друг друга мучить. Сколько можно?! Я переступил через себя и вслух отказался от неё. Этот отказ был адресован ни больше ни меньше – стенам, моим единственным слушательницам. Душа тут же заметалась, принялась извиняться – как я мог отрекаться, любя?.. Я твёрдо решил с ней больше не общаться.
Как же было плохо! Непреодолимая боль, страх перед будущим, перед неизвестностью – боль, боль…
Больно понять, что теперь каждая наша встреча – последняя. Я стал недоверчив: я не верил ей, что она уходит. Я не верил себе, что потерял её. Я не верил ему, что отнял её у меня. Я не верил друзьям, счастливым в любви. Я не верил в любовь и я не верил в мир. Я верил только в боль, поскольку чувствовал её. Я начал отдалять от себя А. Я понял: она источник боли. Какой глупец наивный! Как тут не разочароваться и найти в себе силы надеяться снова полюбить? Как быть уверенным, что полюбил достойную девушку? А недостойных мы не любим. Хотя, наверное, наоборот. Достойные нас любят, а мы любим – недостойных. Мы же с А. любили друг друга – и как разобраться, кто кого достойнее? Мы оба хороши, однако я ей никогда не врал. Я искренне любил, я был ей верен до конца. А она была с другим… Я это знал… Невыносимо представлять любимую с другим. Ещё хуже её с ним видеть.
Он стал провожать А. на электричку по воскресеньям. И я их видел. Однажды даже вместе в очереди стояли. Она так на нём висла! Как никогда – на мне. Как из другого мира. Было ощущение физической осязаемости их любви, зрительной картинки их света. Наверное, у нас было не так. Мы были самодостаточными влюблёнными, мы были два влюблённых. Они же были единым целым, и это сразу бросалось в глаза. До ревности, до зависти и до обиды… Я тоже так хотел! Точнее, я так захотел, увидев вместе их…
Я больше не хочу любви. Любовь – азарт, любовь – карты, любовь – риск. В дружбе риска нет. Есть – но маленький. Я так думаю. Хороший друг к другому не уйдёт. Хорошие девушки всегда уходят к другим.
Я злюсь, сержусь, но я хочу А. счастья: пусть у неё всё будет хорошо! Она говорит, для неё важно знать, что я улыбаюсь – и спокойна. Как можно улыбаться в подобной ситуации?!
Порой вспыхиваешь: так бы и послал её! Но язык не поворачивается. Иногда накрывают воспоминания, и я задумываюсь: а до сих пор ли я её люблю? Пожалуй, нет. Но ностальгия выела мне сердце.
Наступили они – lonely days, lonely nights.
Месяца через три Филипп, мой лучший друг (к которому я одно время её ревновал!), передал мне от неё тетрадь со стихами, посвящёнными мне. Я молча взял. А хотелось убить его, а заодно и её! Я только начал успокаиваться, приходить в себя… Это же выстрел в спину!
Я до сих пор помню её губы… Я помню её тельце… Именно тельце, а не тело… Помню её смех, улыбку… Обиды, слёзы… Её дурацкую музыку… Хорошо, что мы расстались.
Убить себя, что ли, за такие слова?
Плохо только что она меня бросила, а не я её.
Ещё одно слово – и точно убью.
Без неё легче?
Отнюдь.
Весьма.
И ещё несколько слов, взятых из её лексикона.
Наиболее часто употребляемое ей: «Матёро».
Она милая. Она хорошая. Она ласковая и заботливая! А я идиот. Глупая кошка, гуляющая сама по себе по недоразумению, одинокая, ибо нуждается в ком-то, только в ней никто не нуждается, потому и приходится ей гулять самой по себе. Прятать слёзы тоски под иронией и глубочайшим безразличием, которого в душе у этой кошки – меньше всего. Кошка хочет ласки – как и все кошки.
Почему не кот, а кошка?
Почему я думаю об А.?
Скорей всего, он тоже любит Цоя.
=апрель 2010=
